«Помогите! Умоляю, помогите, кто-нибудь!» – взвыл голос, полный животного ужаса, разрывая тяжелую, пропитанную гарью тишину. Крики, хриплые и отчаянные, пронеслись по извилистым, обожженным каньонам этого уровня, отражаясь от базальтовых стен, будто предсмертный хор заблудших душ. Но Джину лишь слегка скосил взгляд в ту сторону, холодный и равнодушный. Ни тени сочувствия, ни искры интереса не мелькнуло в его глазах цвета темного, потускневшего янтаря. Он не удостоил источник воплей даже мимолетного любопытства. Мольбы о помощи растворились в адском пейзаже, как дым от вечных пожаров, что клубились над пропастями. В конце концов, свежеприбывшая душа была здесь не первой после его собственного прибытия и далеко не последней. Очередная жертва, обреченная на скорое забвение или вечные муки – какая разница?

«Как же нестерпимо скучно в этом аду», – прошептал он тихо, не столько кому-то, сколько в пустоту, окружавшую его. Джину не единожды повторял себе эти слова, словно мантру, стараясь вбить их в самое нутро. Но настоящей скуки здесь не существовало. Вместо нее, стоило лишь сознанию дрогнуть, как накатывала волна – воспоминания о том, как он предал свою семью, нахлынули с новой, сокрушительной силой, именно в тот миг, когда он почти позволил себе привыкнуть к бессмысленности своего существования.

Джину детально помнил тот день. Каждый миг, каждую черту лица, каждый звук, отпечатавшийся в памяти навечно. Как сестра цеплялась своими маленькими ручонками за его рукав, а он – сильный, взрослый, ее старший любимый брат – так ловко вырвался из ее хватки. Как развернулся и пошел прочь – туда, куда их, нищих изгоев, не пустили бы никогда. Она кричала ему вслед, голос срывался от отчаяния, звала, умоляла... Он же не оглянулся ни разу, шагая твердо к вратам дворца, за которыми мерцало обещанное золото. Черты лица матери в тот день стояли перед ним сейчас так же ясно, как тогда. Лицо, на котором смешались ужас, боль и горькое понимание. Ужас – не только за дочь, рванувшуюся за братом и рисковавшую быть сметенной королевской стражей, но и за их общее будущее. Ведь они оставались нищими, без гроша за душой, без надежды на пропитание завтра. И боль – острая, режущая – от предательства сына. Единственного мужчины в их семье, опоры, который отвернулся так легко, ослепленный блеском монет.

От этих воспоминаний не скрыться, не сбежать. Голоса сестры и матери не заглушить в своей голове, они звучали громче любых адских воплей. Каждый раз, когда их образы вставали перед внутренним взором, Джину ненавидел себя все сильнее. Четыре столетия этой ненависти. Четыре века бесплодного раскаяния. Прошлое не изменить, не исправить. И потому Джину мечтал лишь об одном – стереть его. Сжечь дотла. Уж лучше стать бездушной марионеткой, пустым сосудом, чем вечно носить в себе этот каленый шлак вины. Он завидовал, по-своему, низкоранговым демонам-прислужникам, снующим по каньонам. Они были просты. Они всего лишь выполняли приказы Гви-Ма, Короля Преисподней. Они испытывали страх – да, но лишь перед своим Владыкой. Их не терзали призраки собственных поступков. Их души (если их жалкие сущности можно было так назвать) не были вечно открытой раной.
Мысль о демонах-прислужниках неожиданно зацепила его внимание. Взгляд, блуждавший по застывшим лавовым потокам, машинально выхватил из мрака фигуру одного из них. Существо, похожее на скрюченного гоблина из обожженной глины, ковыляло вдоль расселины, волоча за собой какую-то окровавленную ношу. Оно не кричало, не молило. Оно просто делало. Без вопросов, без сомнений. Без мук прошлого.

«Без прошлого...» – пронеслось в голове Джину. Эта идея, такая простая и такая недостижимая, обожгла его сильнее адского пламени. Он закрыл глаза, пытаясь вновь погрузиться в апатичную пустоту, но вместо нее на сетчатке вспыхнул золотой блеск монет, упавших в его ладонь тогда, за воротами дворца. Блеск, стоивший ему всего. Блеск, который теперь казался тусклым и мертвым по сравнению с живым светом глаз его сестры, полных слез и немого вопроса: «Зачем?»

Глухой стон вырвался из его груди. Не от физической боли – его бессмертное тело давно адаптировалось к жаре и ядовитым испарениям. Это был стон от невозможности убежать от самого себя. Ад был не вокруг. Ад горел внутри, в неугасимом огне его собственной памяти. И крики новоприбывшей души где-то там, в каньоне, лишь отдаленным эхом вторили вечному крику его души, запертой в клетке из золота и предательства.

Джину резко тряхнул головой, словно отгоняя назойливую муху – только вместо насекомого это были воспоминания, когтистые и ядовитые, впивающиеся в сознание. Нет. Не сейчас. У него был план. План, выстраданный за долгие столетия адской рутины, единственная нить, ведущая из лабиринта его вечных мук. Именно ради этого он прибыл сюда, в этот богом забытый уголок Преисподней, изрытый каньонами и заваленный пеплом былых проклятых душ. Здесь, по слухам, скрывался тот, кто мог стать ключом к его освобождению – или окончательной гибели. Джину искал демона, чья слава, зиждилась на невероятном голосе. Голосе, способном очаровывать публику. Однако, демон славился не только чарующими трелями, но и смертоносными боевыми навыками, отточенными в бесчисленных стычках на кругах Ада, и возможно за их пределами. И это было совсем кстати.
План Джину висел на волоске, завися от каприза Короля Преисподней, Гви-Ма. Если все сложится, если Гви-Ма действительно решит отправить их на Землю, как поговаривали в нижних слоях, то без боевой мощи своей команды он не продержатся и дня.

На Земле их ждали не просто люди. Их ждали Хатрикс. Не просто воительницы, а истребительницы всего потустороннего, просочившегося в мир живых. Их ордена существовали веками, их искусство убивать демонов было доведено до совершенства, а их фанатичная ненависть к преисподней делала их безжалостными и невероятно опасными. Джину слышал шепотки о Хатрикс даже здесь, в Аду – леденящие душу истории о том, как их серебряные клинки, зачарованные древними ритуалами, рассекали демоническую плоть, а сети из лунного света связывали даже самых могущественных духов. Противостоять им в одиночку было бы чистым самоубийством.

Мысль о Хатрикс вызвала в Джину не страх, а странное, ледяное оживление. Страх он давно похоронил где-то под слоями апатии и ненависти к себе. Но перспектива столкновения... она несла в себе изменение. Пусть даже смертельное. Пусть даже безумное. Это был выход из застоя, из бесконечного круга воспоминаний.

— Я знаю, что ты здесь. — Произнес он устало, но с натужной силой, вкладывая в слова остатки своей воли. Джину не мог видеть того, к кому обращался, но кожей ощущал присутствие – мощное, древнее, дремлющее. — Я знаю, как мы можем уничтожить Хатрикс. — Выдохнул он, делая ставку на самое ценное для демона любого ранга – на амбиции и жажду признания.

Слова повисли в раскаленном воздухе. Идея уничтожить охотниц на демонов сама по себе была соблазнительной приманкой для любого обитателя Преисподней. Победа над Хантрикс принесет славу, которая заставит шептать их имена с трепетом на всех кругах Ада.

— Уничтожить их орден… всё их учение… не просто отбить атаку, а стереть с лица земли... Это будет подвиг. Подвиг, который не забудется. И тот, кто его совершит... — Джину сделал драматическую паузу, давая воображению собеседника дорисовать картину, — ...тот заслужит не просто милость Гви-Ма. Тот заслужит его благодарность. Его особое положительное внимание.