Белые ступени ниспадали в пустоту, и как будто растворялись в ней, распадаясь крошевом. Чертоги Безвременья раскинулись позади: множественные формы, непостижимые в своём совершенстве, идеальной конструкции, безграничности и, одновременно, завершенности. Цитадель Отца, сотканная вдохновением, светом и прекрасным пением Айнур, наполняющим всё внутри теплом и сладостной радостью.
И всё же Цитадель за его спиной, а он — здесь, на самом её краю.
Дойдя до последних ступеней, Манвэ остановился и посмотрел вниз. Отсюда начиналась Пустота: чёрная безграничность, внутри которой то и дело мерцали какие-то блики, проносились полупрозрачные тени и царила оглушающая тишина. Сделать шаг вперёд он не хотел, потому, постояв немного, опустился вниз, усаживаясь.
Рядом с ним не было никого из Айнур. Все они разом оказались не здесь. Песни их доносились из сердца Цитадели, там, где был Престол Илуватара. Манвэ знал, что нигде во всём сущем и видимом не было места, где бы Творец не видел его, одного из своих сыновей. И всё же не желал уходить и присоединяться к хору славословящих. Сосредоточение яркого света, словно сгусток молний, трепетало в груди юного духа, никак не успокаиваясь до конца, сколь прекрасно не пели бы братья и сёстры. Сердце молний — так назвал его Ульмо. Оно частило и не давало покоя.
Лучистый взгляд лазурных глаз, пристальный и сосредоточенный, старался проникнуть сквозь мерцающую тьму, простиравшуюся перед ним, чтобы различить вдали знакомые черты. Мелькор никак  не возвращался. С каждым разом старший брат уходил всё дальше, а Манвэ ждал всё дольше. Мелькор не звал с собой, больше не звал. И делал это умышленно. Брат хотел быть один, единоличен в своих поисках. Но чего он искал, Манвэ не понимал до конца. Лишь чувствовал неуёмное желание брата, непонятную, почти ревнительную тягу к чему-то, что скрывалось там, по ту сторону Ночи. И Мелькор шёл вслед неё, а Манвэ должен был остаться.
В какой момент иссякло то время, когда всё они делали вместе?
Когда данное одно на двоих сердце дало трещину?
Белые одежды юного духа светились, как глаза, упрямо ждущие того, кого так мечтали видеть. И на краю Чертогов был он как горящий белый огонёк — маяк для идущего сквозь Тьму. Одиноко, но терпеливо ждущий того, кого так любил.
Песни Айнур, спокойные, наполненные кристально чистыми звуками, лились одна за одной, звуча у него в голове. Манвэ мог бы запеть вместе с ними, мог бы присоединиться к совершенству многоголосия, воспевающего красоту Творения, но он молчал. Потому что среди всех этих звуков, сплетавшихся в его душе, была одна тема, которая не вписывалась в ангельский хор.
Песнь о Мелькоре. Только одна, ещё незаконченная, родившаяся в его мыслях. Её мелодия, её слова складывались сами собой, когда Манвэ думал о брате. Она была его собственной, сокровенное. Робкая, тихая и печальная. Одинокий голос, певший посреди пустоты о том, кого искал. Поделиться ею Манвэ не мог ни с кем. Даже с братом. Лишь Илуватар слышал её из глубины сердца младшего сына. И сейчас, вглядываясь вдаль, пытаясь коснуться мыслей брата молчаливым зовом, убеждая себя, что он услышит и придёт, Манвэ постепенно погружался в звуки этой песни.
Одноголосная мелодия заструилась сквозь Мрак тонкой светящейся нитью. Одинокая, но прочная; непрерывная и стремительная, она бесстрашно разрезала густой чёрный покров, но искать помощи ей было не у кого. Тьма сгущалась, стараясь проглотить её голос. И всё же она пела, протяжно, смиренно и бесстрашно.
И вот вдали что-то мигнуло в ответ. Манвэ оживился, выпрямился. Маленькая, еле заметная светлая точка приближалась навстречу тянущейся к ней песне. Она становилась всё ярче и больше. Манвэ поднялся на ноги. Нить угасла и голос песни в его мыслях затих. Весь он замер, немигающим взглядом, горящим белым светом, встречая приближающегося к нему Мелькора. Сердце молний рванулось взволнованно и пропустило пару ударов...